Юлия Поспелова - Новая пьеса для детей (сборник)
Стивен. Yup!
Джон. Это правда Спилберг. Он обещал приехать – и приехал.
Журналист. I’m glad to see you Mr. Spielberg! Do you like dinosaurs?
Стивен. Ha-ha! Funny question!
Джон. Mr. Spielberg, we are going to rename this park to Jurassic Park.
Стивен. О! Thank you! Call to UNESCO – they will protect your park.
Журналист. Я Арсений Краснобай, и еще одна эксклюзивная новость – наш парк на окраине будет включен в список Всемирного наследия Юнеско. В это все трудно поверить…
Из-за деревьев появляется большой динозавр. Бульдозеры уезжают, журналисты, чиновник и Дэн убегают. Динозавр наступает на машину с мигалкой и сминает ее. Стивен снимает его на камеру. Динозавр берет Майю и уносит ее в лес.
5
Майя и Кощей в доме Кощея. На этот раз прибрано, накрыт стол, они пьют чай.
Кощей (указывая на часы). Посмотри.
Майя. Двенадцать ноль-ноль. Ура! Это надо отпраздновать!
Они чокаются чайными чашками.
Кощей. Это не из-за парка?
Майя. А из-за чего? Уж не из-за тех трех старушек, которые отбивались.
Кощей. Это из-за тебя.
Майя. Что ты имеешь в виду?
Кощей. Не важно. Хотя… Знаешь, меня превратили в Кощея тоже из-за человека. Я предал одного человека. Из-за меня она осталась в одиночестве. И вот, я встретил тебя, ты была такая одинокая.
Майя. Ерунда! Никакая не одинокая! У меня была и есть моя музыка!
Майя играет на старом пианино.
Кощей. Как красиво. Оказывается, мне нравится музыка. Я столько узнал о себе за эти две недели.
Майя. Мне кажется, ты можешь пойти работать учителем истории. Все-таки видел три столетия.
Кощей. Меня бесят дети.
Майя. Да ладно, тебя полюбил весь палаточный лагерь.
Кощей. Они тыкали в меня палками.
Майя. Это не больно, когда такая толстая кожа. Вот если б я была динозавром – я бы не обижалась.
Кощей. Надо проверить. Превратить тебя в него.
Майя. Я просто думаю, ну не будешь же ты снова собирать тележки на парковке.
Кощей. Конечно, не буду. Парковка же проросла несанкционированными соснами.
Майя. Хи-хи.
Кощей. Да, и машинки с тележками висели на ветках. Интересно, это хороший поступок или плохой?
Майя. Хороший. Все равно автомобили с бензиновым двигателем скоро отомрут – их заменят электромобили. Ну ладно, допустим, не школа. Ну что тогда? Тогда иди в цирк работать.
Кощей. Кем? Животным или фокусником?
Майя. По очереди. Хи-хи.
Кощей. Я лучше буду зеленым спасателем. Или сосновым спасителем?
Майя. Или рыцарем, и чтобы с тобой за деньги фотографировались. Все-таки это так удивительно, что у тебя столько волшебных способностей. Завидую.
Кощей. Ага, а походила бы ты под дождем таким большим динозавром, наводящим ужас, я бы посмотрел. Все время хотелось есть, а там только горькие сосны, тьфу. Одна радость – можно мять машины с мигалками.
Майя. И сняться в фильме у Спилберга. Документальном.
Кощей. Напишу ему мейл: привет, Стивен, пишет тебе динозавр, которого ты встретил в России. Если обеспечишь пятиразовое питание сочными листьями, то я приеду в Голливуд, высылай транспорт.
Майя. Слушай, а может, у тебя еще какие-нибудь способности есть, а мы их не раскрыли?
Кощей. Да, есть одна.
Майя. Да? Какая?
Кощей. Я редко ее использую. Во сколько мама за тобой заедет?
Майя. Она снова приходит поздно, представляешь. Потому что ее избрали в депутаты после этой истории, она такая популярная теперь. Так что я сама домой поеду.
Кощей. Провожу тебя.
Майя. Джон меня проводит, я позвоню ему. Ну так что за способность?
Кощей. Я умею вызывать тени.
Майя. Тени? Какие тени?
Кощей. Тени людей. Я сейчас выключу свет, и к тебе придет тень. Только сиди очень тихо.
Майя. Вау!
Кощей гасит свет, какое-то время очень тихо и темно, но потом в комнату входит Тень отца.
Майя. Папа?
Тень отца. Майя, девочка моя.
Майя. Папа! Это ты!
Тень отца. Да, девочка. Я так соскучился по тебе.
Майя. И я! И я так соскучилась по тебе, папа.
Тень отца. Я знаю. Я вижу всю твою жизнь. Знаю про Дэна, Джона. Про школу, и про музыкалку. И про парк.
Майя. Правда? Ты правда все видишь?
Тень отца. Да, Маичка. И про маму вижу. Ты не злись на нее, ладно? Она тоже по мне очень скучает, понимаешь?
Майя. Я ее почти не вижу.
Тень отца. Я знаю, милая. Она потом придет в себя, просто всего год прошел. Прости ее. Я хочу, чтобы ты всегда знала, что я с тобой. Ты не одна.
Майя. Я совсем одна, папа.
Тень отца. Но у тебя же теперь есть Кощей, и Джон, и еще люди из нашего района.
Майя. Но мне нужен ты тоже.
Тень отца. Ты моя прекрасная дочь, самая лучшая в мире. Я очень люблю тебя. Очень скучаю по тебе. Все время вспоминаю, как учил тебя кататься на велосипеде. И на роликах. И на коньках. А помнишь, мы вместе рыбачили?
Майя. Да, папа. Я поймала совсем маленькую рыбу.
Тень отца. Да, и отпустила ее. Сказала: пусть она вырастет. Мне так жалко, что я умер так рано. Что не могу покататься с тобой вместе на велосипеде. Побывать на твоем выпускном в школе. На твоей свадьбе. Ты так выросла за этот год. И еще больше вырастешь. Какая ты красавица у меня.
Майя. Ты не мог бы приходить ко мне каждый день, папа? Я так скучаю по тебе.
Тень отца. Я не могу так часто, Маичка. Давай, буду приходить к тебе во сне? Ты только не забывай эти сны, хорошо, милая?
Майя. Хорошо, папа.
Тень отца. Ты только не забывай меня. Пожалуйста, не забывай меня.
Майя. Я не забуду тебя никогда, папа.
Тень отца. Мне надо идти.
Майя. Подожди, папа. Ну подожди минуточку, пожалуйста.
Тень отца. Хорошо, только минуту, милая.
Майя. А спой мне, пап. Помнишь, ты мне пел всегда перед сном.
Тень отца (поет тихо).
Как безмерно оно – притяженье Земли,
Притяженье полей и печальных ракит,
Всех дорог, по которым мы в детстве прошли,
И дорог, по которым пройти предстоит.
Там горы высокие,
Там степи бескрайние,
Там ветры летят, по проселкам пыля.
Мы – дети Галактики,
Но самое главное –
Мы дети твои, дорогая Земля…
КОНЕЦ
2014 г.
Ася Волошина
Анна Франк
Среди записей, вынутых из печи:
Фрагменты книги Карол Анн Лей «Сорви розы и не забывай меня. Анна Франк 1929–1945».
Фрагменты из письма Екатерины Гроссман сыну.
Свидетельство польской акушерки Станиславы Лещинской, бывшей узницы Освенцима.
Воспоминания Бориса Сребника о детстве в минском Гетто.
Действующие лица
Анна, которой не будет
Г-н Отто Франк
Г-жа Эдит Франк
Марго Франк
Г-н Герман Ван Даан
Г-жа Августа Ван Даан
Петер Ван Даан
Альфред Дюссель
Старик
Войдя в Убежище, персонажи остаются там и живут до конца спектакля – всё время на виду. Старик существует вне пространства убежища – достаёт из огня своей печки – как в обратной съёмке – фотографии, письма, дневники и читает обрывки. Он тоже всё время на сцене.
1 акт
Анна. Мне 27 лет. Обычно девочки считают, что это уже почти начало старости, но я так никогда не думала. Я всегда собиралась жить очень долго. И обязательно по-настоящему, не начерно, всерьёз. Чтобы как-то так взахлёб. Чтобы было понятно – причём каждую минуту, без сомнений: зачем ты здесь. И что не зря. Не так, что просто дом, обыкновенная рутинная работа, которую может сделать кто угодно, а не только ты. Нет! Надо обязательно добиться того, чтобы быть нужной людям. Я всегда знала, что во мне это есть. Что-то такое, что нужно всем (ну, не всем при всем… но точно многим). Что-то чем надо делиться. А это и ответственность, и гордость… Я старалась не слишком это выпячивать. Не всегда получалось… Но я старалась, честно. Ну, и, конечно, всегда очень много работала. Теперь я писательница. Может быть, пока не очень-очень известная, но у меня уже вышло три повести и один роман. И их читают. И я ещё всегда хотела очень интересно жить. Земля – такая огромная, а жизнь – не очень. Так жалко всего этого не увидеть! И я много путешествую. Да, и ещё, конечно, я люблю. А иначе – какой смысл, ведь правда. Как сильно-сильно-сильно я всегда мечтала любить! И… в общем, всё произошло. Мне 27, и я писательница, у меня есть любимый муж – он немного похож на моего отца (так случается), муж и дочка. Нет, две дочки. И… Меня нет. Меня нет, никогда не было и не будет. Я никогда не обниму мужа. И, конечно, не буду стоять под окном, когда моя дочь будет рожать первенца. Потому что дочери моей никогда не было. Откуда? Ведь меня нет. Потому что я еврейка. И какие-то люди решили, что меня быть не должно. В 40 и 41, когда таким, как я, запретили ходить по тротуарам, ездить на трамваях и поднимать глаза. В 42, когда пришлось бежать из дома ночью. В 43, 44, в 45, когда таких, как я, забивали прикладами, расстреливали в упор, морили голодом, сжигали в печах концлагерей живыми и мёртвыми – миллионами. Меня, такой, как я есть, не было. Вместо всего этого был пепел. От очень худого сожжённого тела, убитого тифом в Берген-Бельзене. Он сядет на чьи-то руки вместе с пеплом других тысяч и миллионов. Кто-то смоет его перед обедом, прольётся чёрная, чернее, чем обычно, вода. Кто-то вдохнёт его в лёгкие – мой пепел, пепел от меня, смешается с налётом никотина… А может, пепла не было. Может, меня закопали в общей могиле – этого я уже не знаю, я же была мертва. Если меня закопали, из меня выросла и каждый год вырастает какая-нибудь трава. А меня нет. Меня нет, но обо мне мечтали. Двенадцатилетняя, тринадцатилетняя, четырнадцатилетняя девочка, прежде чем быть смытой в водосточную трубу, прежде, чем осесть чьих-то лёгких, мечтала стать такой, как я, и писала об этом в своём дневнике. Невеста, кокетка, жена, любовница, мать, старуха – дожившая только до четырнадцати. Для меня честь, что она так мечтала обо мне, что она так подробно меня сочинила. Меня нет и не было, но она была.
